Commentary

This story is about invisible people, foreign workers, illegal immigrants. They are overworked and underpaid. No one knows how many of them there are. They pick our fruit and build our houses. It is easier for us not to notice them.

I, however, was to some extent on the other side as well. I, too, had to leave my children with my mother and go abroad, because there were no jobs and no prospects in my country. Luckily for me, it was all above board: I participated in a project run by the British Council and got a nice placement in a good company. I was away from my children for one year only. I cannot imagine the anguish of a mother who goes away for an indefinite period and whose child forgets her in the meantime.

Leya Lubomirskaya has a style of her own. The absence of capitals in the text is deliberate: as they say, not a bug, but a feature. I hear the text as a hasty phone call, when a woman working abroad is calling home to talk to her mother and her child, but she is in a hurry because the phone calls are very expensive, so she talks very fast, merging one sentence with another. This call will probably eat up all that she earned in a day. Or, maybe, she is writing an email home, again she is rushing because she has to return to her place in the field or at the conveyor belt in a matter of minutes, so there is no time for proper capitalization or even correct grammar.

I would like to mention another class of people who are completely invisible in this story, although in a different sense. I mean fathers and grandfathers. Statistics tells us that about a half of all the children in Russia grow up in a family consisting of two women, that is, a mother and a maternal grandmother. This is what we see in the story, too. Foreign workers are women. Their mothers, who stay at home to tend to their children, are women. Lucia’s child is also a daughter, a possible hint that when she grows up in a town with no jobs and no prospects she will also go and seek her fortune elsewhere, perpetuating the vicious circle. 

The military conflict just started by Russia and the political turmoil going on suggest that even more children will grow in the mother + grandmother family, and even more mothers, led to despair, will make a desperate attempt to earn at least enough to feed their families. The author does not suggest any solution to that. I don’t know one either.

LUCIA

she came, like everyone else, illegally. today you have visa-free entry, biometrics, and stuff, but back then people just bought the cheapest tour to costa del sol or costa dorada, took only a small suitcase – it wasn’t a vacation after all, those who had children left them with grandmothers, the grandmothers wept, the religious ones crossed their daughters, said where are you going, you fool, god only knows, but they also understood there was nothing to wait for at home, no jobs, no prospects.

they were all put on the same charter flight, made friends immediately, toasted their future success with homemade liqueur, back then it was still allowed on a flight. a guy from the agency collected their passports, promising to return them right after the passport control, but he didn’t, of course, and instead gave the whole stack to another guy who met them there with a bus, for your own good, he said, so that you don’t get lost or lose your documents, or else, you know, we had an accident last year, and he made a face, as if to say, god forbid.

they were allowed a day at the seaside, and in the evening they were taken to a restaurant with a table full of food trays laden with shrimp, shellfish, long-grained yellow rice, all sorts of fruits, all you can eat, fill your plate three times if you have the cheek, sizeable plates, mind you, not tiny ones, like at home where you also paid for every refill. they had a great time, stuffed themselves with shrimp, and they drank, of course, there was red and white wine right there on the tables, not very tasty, not sweet, but also unlimited, and she drank the white, she knew that white goes with fish, and shrimp are almost fish, and the other girls drank the red wine, toasted each other, taking turns to say how they would spend the money, and when it was her turn she said i’ll give it to my ma, they laughed at her, but not unkindly, she would recall that restaurant and that evening for years afterwards, and the next morning they got up, she just managed to butter a bread roll, and it was time to go, the bus waited outside. but she still grabbed the bread roll. the breadroll and an apple, and a banana. she tried to get a coffee, but got yelled at, go on, move, and she only gulped some orange juice from the pitcher, it turned out to be tasteless, instant, like back home, and rushed for her suitcase.

on the bus they were told that the plans had changed, no work in spain now, the immigration police are everywhere, they seize and deport all foreigners and put a black mark in your passport to ban you from europe for ten years, and even jail some people. just say a word, we’ll give you back your passport and ticket, you have five days paid for, with breakfast included, so bathe, relax, and then go home. or you can go with us across the border, to portugal, the wages are lower there, but lots of work available, even good jobs in hotels and restaurants, they hire everyone, and the police don’t bother you much, provided, of course, that you behave. one girl said why portugal, i paid for spain, give it back, give my thousand dollars back to me, and the agency guy said that’s what i’ll give you and flipped her a bird, adding, and if you make waves i’ll hand you over to the police, i’ll say you came for prostitution and you’ll be jailed. and the rest of you, he said, will go to jail, you whores, you bring only trouble and you keep coming here, then everyone shouted at the girl, shut up, leave it, work is work in any country, and she returned to her seat, but gloomily, and the agency guy was gloomy too, and the trip started on an altogether bad note.

and her, not the girl who demanded her money back, but the one we were talking about from the start, her name was lyudmila, lyusya, and the locals called her lucia, they cannot say lyusya, it’s only us who can say everything in their language, so lucia was looking out the bus window eating a roll and trying to oust bad thoughts, but they wouldn’t go away, she thought what if the immigration police stop their bus and deport everyone right away, or maybe refuse them entry, kick them off the bus, and say, walk back as you like, and rushing past the window there were strange, unfamiliar trees, as if flayed and covered in gore, and the bushes, prickly even by the look of them, and the grass, all withered and dry, and the roll was completely tasteless, and she got scared and wanted to cry.

lucia told almost no one about those times, although she had it better than the others. she was not sent out to work like everyone else, but was taken straight to the kitchen to cook and wash up. at first the girls quipped, watch out, the man of the house probably set his sights on you, but there was no man of the house, only a woman owner, who wasn’t mean and who started teaching lucia the language from the very first day. she pointed at the house and said casa, at the table and said mesa. lucia memorized the words. water was agua. potato, batata. easy. also lucia no longer slept together with everyone else, she slept right in the kitchen on a large sort of chest, putting a mattress, a pillow and bedlinen on it for the night. the others stripped bark from cork oaks and came back with their hands badly cut. lucia too nicked herself sometimes peeling potatoes, but the owner washed the cut with agua, and stuck а pensa, a band aid, on it. lucia memorized everything. in the morning she made the owner’s bed, swept the floors, shook out the rugs, and generally tidied up. the bed was cama. the blanket, manta. the broom, vassoura. the owner, pleased with lucia, called her minha filha, my daughter, but still locked the kitchen for the night, and she gave lucia a chamber pot in case she needed to go. it was ancient, thick earthenware, hand-painted with palm trees, palaces, and a man on an elephant attacked by a tiger. lucia was embarrassed to use the potty and held off until morning.

then the cork season ended, the agency guy came to get all the girls and their earnings. he wanted to take lucia too, why aren’t you on the bus yet, he said, move, but the owner disagreed. she asked cuantos. it meant how much. he held up two fingers and said dos. it was wrong, the right way to say it was doish, lucia already knew that, but he didn’t know or didn’t care. the owner started haggling, and lucia walked out, first from the kitchen, then out of the house. by that time the owner no longer locked lucia up at night, she only locked the gate when going out. the bus was standing by the gate, the girls were sitting inside, with faces all alike, sunburnt and blank. lucia got scared. if the owner doesn’t buy her now, she’ll have to board the bus and join everyone, but she is pale, she spent all her time around the house, so she has no tan. the agency guy reappeared, sulking. bitch, he said. skinflint. she’d strangle you for an escudo. he pushed lucia off. what are you gawking at, scram. the girls stared blankly from the bus. lucia turned around and walked back into the house.

lucia lived there for three years, and then she went to the police and wrote a statement. no one expected this from her. the owner later said these foreigners are ungrateful creatures. you put her up, feed her, teach her, treat her like your own, and she up and shops you.

i met lucia five years later, when she had already obtained a permanent residence permit as a victim of human trafficking and exploitation, and she was just about to apply for citizenship. she lived with two roommates, lavinia and nadya, in a t3 apartment as they called it here, three bedrooms and a living room, back then it wasn’t so expensive yet, not like now. they did housecleaning. nadya hoped to marry a local, lavinia wanted to start her own business, so that other women would clean, and she would take them to customers’ houses in the morning, and pick them up in the evening, and negotiate and do bookkeeping, but lucia didn’t want anything specific. she went home with money and gifts, her mother going almost crazy with joy, she had imagined terrible things during the three years that lucia lived with the owner. then lucia came back, she was bored at home and even the language jarred her. not casa, but a house. not mesa, but a table. her daughter – lucia had a daughter, left her with her own mother when going abroad – her daughter wouldn’t recognize lucia and hid under the table when lucia said minha filha. that’s no way to live.

lavinia kept cajoling lucia to start a business together, so she could earn enough to bring over her mother and daughter. lavinia had plans, but no money, and lucia had money, the owner had paid her a lump sum because the court made her do it, and lucia took half of that to her mother, keeping the other half, and now she was also earning well and saving all the time. but lucia could not decide if she wanted a business with lavinia, and she sat in the evenings, thinking, owning a business might be good, but still, it felt strange somehow.

and then maria joao, a fishwife from the market, told her in secret that a live-in caregiver was wanted in the big yellow house outside the city. the last one, maria joao said, had been caught stealing and got kicked out, they were looking for someone with good references and experienced with the elderly. they provided a good room with all the cons, board, and uniform, and, on top of that, one hundred and twenty thousand escudos. there were euros already, but people, not yet used to that, kept converting everything back into escudos to understand whether it’s a lot or a little. one hundred and twenty thousand plus room and board plus uniform was a lot indeed. that evening, lucia asked nadya to do the next morning cleaning instead of her, and in the morning she took a taxi to the big yellow house for an interview. then she returned, packed her belongings, called all her customers and quit. she handed over two customers to nadya, two to lavinia, and in the fifth household they didn’t want any more foreign women. lavinia resented lucia’s departure, but then she thought, maybe it’s better that way, maybe i’ll be better off with a bank loan, lucia is kinda strange – she swore to never again be a live-in, as she’d had enough from her very first owner, and suddenly this.

i haven’t seen lucia for five or six years. nadya got married, gave birth, divorced, married again and got pregnant again, and lavinia had started her own cleaning company and already had some permanent employees, a driver, two cars and plenty of clients. she turned out to be a real businesslady, lavinia did, there was even a newspaper article about her, in the “self-made people” section. neither nadya nor lavinia knew anything about lucia, maria joao the fishwife glimpsed lucia in the market once or twice, but from afar, lucia did not come up to say hello. and then i got a call from the prosecutor’s office, back then i sometimes did interpreting at police interviews and in court. they asked if i had time to come straight away. i had time, and when i got there i saw lucia. An investigator i knew, fonseca, said lucia was accused of something terrible, like murdering her old lady employer, just locking her up without food or water, and remaining in the big yellow house, living there all these years. she bought groceries nearby, paying with the old lady’s card, the utility bills too, and then suddenly the old lady’s relatives arrived from somewhere in canada, barged in unannounced with children, suitcases, and two dogs. and discovered everything.

i asked fonseca why he needed an interpreter if lucia spoke portuguese as well as i did. yeah right, said fonseca, she doesn’t speak it at all, i tried to talk to her. go on, ask her, ask her in your lingo if she understands what’s going on. lucia, i said in our language. lucia, what have you done, why did you do this. did you really do such a thing, why, lucia, why.

casa, lucia said, and laughed. casa. mesa. minha filha.

ЛУСИЯ

приехала, как все – нелегально. это сейчас у вас безвиз, биометрия, а тогда покупали самую дешёвую поездку на коста-дель-соль или коста-дорада, вещей с собой брали немного, не отдыхать ехали, у кого были дети – оставляли матерям, матери плакали, которые верующие, крестили, говорили, куда тебя, дуру, несёт, в такую даль, но сами тоже понимали, что дома делать нечего, ни работы, ни перспектив.

летели чартером, все вместе, сразу перезнакомились, пили за успех домашнюю наливку, тогда ещё можно было брать в самолёт, это потом запретили. паспорта ихние все были у сопровождающего из агентства, потом должны были вернуть, как пройдут паспортный контроль, но не вернули, конечно, сопровождающий всю пачку отдал другому человеку, который встречал их с автобусом, это, сказал, для вашей же пользы, чтоб никто из вас не потерялся и документы не потерял, а то, знаете, был у нас случай в прошлом году и лицо сделал, мол, не дай бог никому такого случая.

денёк им позволили покупаться, поваляться на пляже, прогуляться по набережной, вечером отвели в ресторан, подносы с едой стояли в центре зала, креветки, ракушки, рис жёлтый, длинненький, фрукты всякие, кушай, сколько влезет, хоть по три добавки бери, если совесть позволяет, и тарелки здоровенные, не как дома, где тарелочки махонькие и плати за каждый подход. они так прекрасно тогда посидели , наелись креветок, выпили, конечно, вино там прямо на столах стояло красное и белое, не очень вкусное, несладкое, но тоже сколько хочешь, она выпила белого, знала, что к рыбе надо белое, а креветки почти что рыба, а девчонки пили красное, чокались, рассказывали, как потратят деньги, её тоже спросили, она сказала – мамке отдам, над ней посмеялись, но не обидно, она много лет потом вспоминала тот ресторан и тот вечер, а утром только встали, только она себе намазала булочку маслом, а уже пора ехать, автобус на улице ждёт. но булочку она всё же с собой взяла. булочку и ещё яблоко и банан. хотела кофе налить, но ей закричали, пойдём, пойдём, и она только сока попила апельсинового из кувшина, невкусный оказался сок, растворимый, как дома, и побежала за чемоданом.

в автобусе им сказали, что планы у них изменились, в испании сейчас работы не стало, везде иммиграционная полиция, хватает и высылает всех иностранцев и в паспорт такую отметку ставит, что с нею потом десять лет в европу не пустят, а некоторых вообще сажает в тюрьму. им сказали, кто хочет, мы вам сейчас отдадим паспорт и билет, у вас поездка на пять дней, купайтесь, отдыхайте, завтракайте в гостинице, завтрак у вас бесплатный – а через пять дней вернётесь домой. а кто домой не хочет, может ехать с нами через границу в португалию, там платят поменьше, но работы много, даже чистой, в гостинице или ресторане, и берут всех без разбора, а полиция особенно не придирается, если, конечно, вести себя тихо. одна девочка сказала, что это ещё за португалия такая, я за испанию деньги платила, отдавайте, сказала, мне мою тыщу долларов, а человек из агентства сказал, а этого не хочешь, и жест неприличный сделал, я, сказал, тебя сейчас вообще в полицию сдам, скажу, что ты приехала проституцией заниматься и тебя посадят. и всех вас, сказал, посадят, навязались шлюхи на мою голову, и едут, и едут, тогда все закричали той девочке прекрати, прекрати, какая тебе разница, где работать, и она села на своё место, но лицо у неё было хмурое, и у человека из агентства лицо было хмурое, и как-то плохо началась поездка.

а она, не та девочка, что требовала вернуть ей деньги, а про которую мы с самого начала говорили, её звали людмила, люся, а местные стали звать лусия, местные не могут выговорить люся, это мы по-ихнему всё можем выговорить, вот эта лусия сидела у окна и ела булочку и старалась не думать о плохом, но оно всё равно думалось, вдруг, думалось, их автобус сейчас остановит иммиграционная полиция и всех сразу вышлет, или вдруг, думалось, через границу их не пропустят, высадят из автобуса и скажут, возвращайтесь пешком, как хотите, а за окном бежали деревья странные, незнакомые, как будто освежёванные и в запёкшейся крови, и кусты, колючие даже на вид, и трава, вся пожухлая и сухая, и булочка была совершенно бесвкусная, от этого было страшно, и хотелось плакать.

лусия почти никому не рассказывала о тех временах, хотя жила не очень плохо, лучше других. на работы вместе со всеми её вообще не посылали, а взяли сразу на кухню готовить и мыть посуду. девчонки вначале смеялись, говорили, ты смотри, тебя, небось, хозяин для себя присмотрел, но хозяина никакого не было, а была хозяйка незлая, в первый же день начала учить её языку. показывала на дом, говорила каза, показывала на стол, говорила меза. лусия запоминала. вода была агва. картошка батата. ничего сложного. и ночевала она больше не со всеми, а прямо в кухне на большом таком ларе, только тюфяк на него на ночь клала и подушку и бельё постельное ей хозяйка дала. другие ходили обдирать кору с пробковых дубов, возвращались с изрезанными руками. лусия тоже иногда резалась, когда чистила картошку, но хозяйка сразу же промывала ей руку агвой, а на порез наклеивала пенсу – пластырь. лусия запоминала. по утрам она застилала хозяйкину постель, подметала, вытряхивала половики, вообще прибиралась. постель по-местному была кама. одеяло – манта. метла – васора. хозяйка была ею довольна, называла минья филья – доченька, но кухню на ночь запирала на ключ, а на случай, если лусии понадобится кое-куда, оставляла ей горшок. горшок был старинный, расписной, толстого фаянса. на нём были нарисованы пальмы, дворцы и человек на слоне, на которого напал тигр. лусия стеснялась делать на горшок и терпела до утра.

потом кончился сезон коры, приехал человек из агентства, забрал всех девчонок и деньги, которые им причитались. хотел забрать лусию, ты почему, сказал, ещё не в автобусе, а ну-ка быстро, быстро, но хозяйка не отдала. спросила кванту. это значило сколько. человек из агентства показал два пальца, сказал дос. это было неправильно, надо было сказать дойш, это лусия уже знала, а человек из агентства не знал или ему было всё равно. хозяйка стала с ним спорить, лусия вышла вначале из кухни, потом совсем из дома. к тому времени хозяйка её уже даже на ночь не запирала, только ворота, когда сама куда-нибудь уходила. у ворот на улице стоял автобус, в автобусе сидели девчонки, лица у всех были одинаковые, загорелые и без выражения. лусия испугалась. если хозяйка её сейчас не купит, ей придётся идти в автобус и садиться вместе со всеми, а она белая, она всё время по дому, ей некогда было загореть. из дому вышел человек из агентства, недовольный. сука, сказал. жадоба. за эскудо удавится. отпихнул лусию. чего выставилась, вали отсюда. девчонки без выражения смотрели из автобуса. лусия повернулась и ушла обратно в дом.

в доме лусия прожила три года, а потом пошла в полицию и написала заявление. никто от неё такого не ждал. хозяйка потом всем говорила, что иностранки неблагодарные твари. ты её селишь у себя, кормишь, поишь, учишь, относишься, как к родной, а она идёт и на тебя же и жалуется.

я познакомилась с лусией лет пять спустя, ей уже дали постоянный вид на жительство как пострадавшей от работорговли и эксплуатации, и она собиралась подавать на гражданство. жили они втроём с лавинией и надьей, снимали четырёхкомнатную квартиру, тэ три по-местному, три спальни и гостиная, тогда это ещё было не так дорого, не то что сейчас. зарабатывали они уборками. надья всё надеялась выйти замуж за местного, лавиния хотела открыть свою компанию, чтобы другие бы девочки убирали, а она бы утром развозила их по хозяевам, а вечером бы забирала и вела бы переговоры и бухгалтерию, а лусия ничего особенного не хотела. она съездила домой, отвезла матери денег и подарков, мать чуть с ума не сошла от радости, она уже такого передумала за те три года, что лусия жила у хозяйки. потом лусия вернулась сюда, скучно ей было дома и даже язык как будто какой-то чужой. не каза, а дом. не меза, а стол. и дочка её – у лусии была дочка, лусия её матери оставила, когда поехала на заработки, – дочка лусию узнавать не хотела и пряталась под стол, когда лусия говорила ей минья филья. трудно так жить.

лавиния пыталась уговорить лусию открыть компанию с ней на паях, заработать, как следует, а потом на всё готовое перевезти мать с дочкой. у лавинии были планы, а денег не было, а у лусии были деньги, ей тогда хозяйка всё выплатила, её по суду заставили, матери лусия отвезла половину, а половину себе оставила на обзаведение и теперь тоже зарабатывала хорошо и всё время откладывала. но лусия не знала, хочет ли она компанию с лавинией, сидела вечерами, думала, вроде, и хорошо компания, а вроде и странно.

и тут на рынке мария-жоау из рыбного ряда сказала по секрету, что в большом жёлтом доме за городом ищут прислугу с проживанием. прежняя, сказала мария-жоау, проворовалась, её выгнали, теперь ищут кого-нибудь с рекомендациями, и чтоб с пожилыми умел. дают комнату хорошую, все удобства, еду и униформу за счёт хозяев и ещё сто двадцать тысяч эскудо. к тому времени все уже перешли на евро, но пока ещё путались, переводили мысленно обратно в эскудо, чтоб понять, много это или мало. сто двадцать тысяч плюс проживание плюс еда плюс униформа было очень много, даже трудно поверить. вечером лусия договорилась, что надья завтра её подменит на утренней уборке, утром взяла такси и поехала в большой жёлтый дом на собеседование. потом вернулась, собрала вещи, обзвонила хозяев, сказала всем, что больше не придёт. два дома отдала надье, два лавинии, а в пятом сказали, что вообще больше не хотят никаких иностранок. лавиния обиделась, что лусия решила её бросить, но потом подумала, может, и хорошо, может, лучше она кредит в банке возьмёт, а то это лусия странная какая-то, то говорила, что с проживанием никогда, хватит с неё самой первой хозяйки, а то раз – и переезжает в жёлтый дом.

после этого я не видела лусии лет пять, наверное, или шесть. надья успела выйти замуж, родить, развестись, опять выйти замуж и опять ходила беременная, а лавиния открыла свою компанию по уборке и теперь у неё уже были постоянные работницы, шофёр, две машины и куча клиентов. она оказалась очень деловая, эта лавиния, про неё даже в газете написали, в разделе люди, сделавшие себя сами. о лусии ни надья, ни лавиния ничего не знали, мария-жоау из рыбного ряда говорила, что видела её на рынке раз или два, но издалека, а поздороваться лусия не подошла. а потом мне позвонили из прокуратуры, я в те годы иногда переводила на допросах и в суде, и спросили, есть ли у меня время подъехать прямо сейчас. время у меня было, и я подъехала и увидела лусию. знакомый следователь фонсека сказал, что её обвиняют в чём-то ужасном, вроде бы, она уморила старушку-хозяйку, просто заперла в спальне без еды и воды, а сама осталась жить в большом жёлтом доме и жила все эти годы. за продуктами ходила в ближайшую лавку, расплачивалась хозяйкиной карточкой, за свет и воду тоже, а потом внезапно приехали хозяйкины родственники откуда-то из канады, ввалились без предупреждения с детьми, чемоданами и двумя охотничьими собаками. тут-то всё и раскрылось.

я спросила у следователя фонсеки, зачем ему переводчик, если лусия говорит по-местному не хуже меня. ну прямо, сказал фонсека, вообще она не говорит, я же пытался с ней разговаривать. спроси, спроси её по-вашему, понимает ли она, что происходит. лусия, сказала я по-нашему. лусия, ты что, ты зачем это. ты что, правда всё это сделала, зачем, лусия, зачем.

каза, сказала лусия и засмеялась. каза. меза. минья филья.